Картинка калоши: силиконовые, ЭВА и другие. Таблица размеров, Oyo и Swims, высокие, кроксы с дырками и остальные разновидности — Сеть обувных дискаунтеров DARS. Купить модную недорогую обувь новых коллекций

Содержание

Галоши женские, мужские и детские на фото

Многие девушки до сих пор считают, что калоши – это именно та обувь, которую носят исключительно пожилые люди в деревне. Но это не совсем так, ведь модели советского образца сейчас встречаются крайне редко. На смену им пришли современные дизайнерские изделия, которые не только защитят в непогоду, но и могут стать стильным акцентом в образе.

Немного истории калош

Изначально индейские калоши изготавливали из каучука, поэтому они были недолговечными и совершенно непрочными. Спустя некоторое время в девятнадцатом веке резину начали вулканизировать, что и стало началом производства калош.

Со временем их популярность стала стремительно угасать, но благодаря новому дизайну, ярким оттенкам и разнообразию, калоши снова вошли в моду. Более того сейчас в обувных магазинах присутствуют самые разные модели, поэтому можно без особого труда подобрать подходящий для себя вариант.

Кстати, существуют не только изделия из резины. Все чаще дизайнеры совмещают простые калоши с теплым материалом. Поэтому теперь вовсе не обязательно надевать их поверх обуви, можно просто выбрать утепленные модели, которые защитят ноги от любой непогоды.

Что касается материала для изготовления, то наиболее часто сейчас используется не ПВХ, а ЭВА. В отличии от первого, этот материал очень легкие, устойчивый не только к низкой, но и к высокой температуре. Такие калоши часто выбирают в качестве рабочей обуви.

Но все же самым новым материалом для изготовления такой обуви считается DU Light. Это вспененный каучук, который сохраняет тепло ног, эластичен и морозоустойчив. При этом такая обувь будет намного легче, нежели те варианты, которые изготовляли раньше. Более того, калоши из этого материала будут устойчивыми к скольжению.

Существуют модели, которые имеют дополнительный утепляющий вкладыш, который при желании можно вставить внутрь.

Чулок может быть съемным или несъемным, а это в свою очередь влияет на стоимость изделия.

Также есть довольно дорогие, но высококачественные модели, для создания которых используется натуральный мех. Такие калоши выглядят очень красиво и многие предпочитают их использовать в качестве повседневной обуви.

Несмотря на то, что такая обувь очень практична, существует все же один недостаток. Калоши нельзя носить долго, так как они не пропускают воздух. А это негативно сказывается на состоянии ног. Чтобы это изменить, производители рекомендуют надевать под них шерстяные носки. Благодаря этому ногам будет очень комфортно и тепло.

Калоши 2017: правила сочетания

Главная задача калош – защищать ноги и обувь от сырости. Но мало кто задумывается о том, что соли и реагенты, которыми обрабатываются дороги, очень вредны для обуви. От этого страдает в первую очередь подошва. Особенно такое воздействие вредит изделиям из замши. Поэтому, чтобы сохранить обувь в прекрасном состоянии и продлить ее срок службы, рекомендуем приобрести калоши.

Кстати надевать их можно не только в условиях плохой погоды. К примеру, для похода в лес, парк или в горы – это идеальный вариант. К тому же дизайнеры сделали все, чтобы создать самые подходящие модели для любого случая.

Существуют даже специальные женские калоши, которые можно надевать поверх обуви на каблуках. А благодаря столь широкому разнообразию оттенков, каждая сможет выбрать для себя наиболее подходящий вариант.

Что касается сочетаний с одеждой, то не существует особых ограничений. Дизайнеры предлагают носить калоши не только с джинсами и футболками, но и создавать более смелые комплекты. Прекрасный пример – пышное платье и яркие калоши на босую ногу или поверх изящных туфелек. Согласитесь, выглядит весьма необычно. Для мужчин также нет запретов, а калоши можно надевать как с летней одеждой, так и с деловым костюмом.

Довольно стандартный комплект из классического костюма и модных ботинок дополнен ярким элементом в виде современных калош.

Калоши для женщин

Женская обувь всегда отличается широким разнообразием фасонов и калоши – не исключение. В 2017 году дизайнеры представили не только классические модели, но и красивые утепленные варианты с мехом.

Они отлично подходят даже для холодных зимних дней, поэтому обязательно должны быть у каждой девушки. Не менее стильно выглядят калоши в виде сабо или же демисезонный вариант с высоким верхом из текстиля.

Цвет калош можно выбирать абсолютно любой, который придется по душе и будет сочетаться с одеждой в гардеробе. Но все же самыми популярными в 2017 году можно назвать яркие оттенки.

Такая обувь украсит любой образ, а особенно монохромный. Кстати многие девушки и семейные пары выбирают калоши для стильных фотосессий. Согласитесь, в дождливую погоду люди в одинаковых ярких калошах выглядят очень солнечно и необычно.

Стильный, модный декор может присутствовать не только на кожаных сапогах, но и на классических калошах. Нежный бантик в сочетании с розовым цветом – идеальный вариант для настоящих леди.

Мужские калоши

Калоши для мужчин все же не столь популярная обувь. Несмотря на разнообразие, чаще всего их выбирают для работы в саду, на даче или в гараже. Но тем не менее некоторые мужчины все же приобретают несколько моделей для повседневной жизни в холодное и сырое время года.

Калоши для детей

Пожалуй, самое широкое разнообразие моделей калош производители разработали именно для детей. Различные фасоны, большой выбор оттенков – все для того, чтобы детки хотели их обувать. Ведь очень важно, чтобы их ноги всегда были в тепле и не намокали под дождем.

Дополнительным плюсом этой обуви является высокая износостойкость, а значит калоши будут служить не один сезон. Если вы приобретаете их для того, чтобы носить поверх основной обуви, то учитывайте, что они должны очень плотно прилегать.

В противном случае вся вода будет забиваться даже в минимальное пространство между ними.

Как видите, калоши вновь возвращаются в моду и поражают своим разнообразием. Яркие оттенки, комфорт и невысокая цены – отличные аргументы в пользу покупки.

А как вы относитесь к калошам?

Галоши и боты. Московские картинки 1920-х

Галоши и боты

Удивительное дело, климат в Москве, вроде бы, не очень изменился: и зима и осень, весна и лето такие же, как и прежде. И дождей и снега столько же. И также все мокнут под этими дождями, ходят по снегу и лужам в своей обуви, но почему-то теперь прекратили защищать ее от непогоды.

Раньше-то ведь как было: в непогожие дни, уходя из дома, одевали не только плащ или пальто, а зимой шубу. Не только брали зонты и зонтики, если шел или грозил пойти дождь или снег, но еще одевали на ноги галоши или боты. Боты больше носили женщины. И, конечно, маленькие дети или ветхие старики. Галоши же бывали и у мужчин, и у женщин, и у молодежи. Было как-то даже неприлично придти куда-нибудь в учреждение или к кому-нибудь в гости без галош или без бот. Да и у себя дома следить, оставлять мокрые пятна на полу не хотелось.

Боты бывали простые и теплые, отороченные мехом. Маленькие детские ботики были просто суконными с резиновыми подошвами. Резина заворачивалась и на бока ботиков. Галоши же были просто резиновыми с мягкой байковой подкладкой. Чаще всего подкладка была красного цвета. Чтобы не спутать с чужими внутри галош крепились маленькие медные буковки. Чаще всего одна или две из инициалов. Две, это когда в одном классе, скажем, по несколько человек имели фамилии, начинающиеся на одну и ту же букву. Маленькие школьники носили с собой в школу мешки, куда складывали свои галоши или ботики, а старшие не унижались до мешков. Вот и приходилось как-то метить галоши. Ботиков старшие не носили. Это просто считалось дурным тоном. Как я страдал, когда мама купила мне вместо галош ботики, и мне приходилось ходить в них в школу.

Я старался как-нибудь незаметно снять их побыстрее и сунуть куда-нибудь подальше, чтобы другие не заметили, не засмеяли.

Галоши попросту исчезли, вымерли, как мамонты и динозавры. Только вне города, и в провинции галоши еще носят. Но чаще надевают их на валенки, чтобы те не промокали. Боты на некоторое время оставались еще у женщин. Это были очень просторные фетровые высокие сапожки. Но потом и они отступили перед разного рода высокими ботинками — теплыми с мехом и оторочкой поверху, или просто гладкими высокими в виде сапог.

В конце двадцатых, в начале тридцатых годов дала о себе знать продовольственная проблема. До нас доходили неофициальные слухи о голоде в провинции, говорили о массовых смертях, об истощенных детях. В газетах об этом, конечно, не писалось. Но ведь связи жителей Москвы-столицы с другими городами и областями никогда не прерывалась. Родственники разбросаны по все стране, переписка идет интенсивная. Крики о помощи доносятся с разных мест. Повторяется то, что было во время гражданской войны и сразу после нее. Тогда даже из-за границы организовывалась помощь голодающим. Тогда и в газетах об этом писали. Помню, в музее Революции я увидел плакат того времени художника Моора «Помоги голодающим!!!». На черном поле около единственного переломанного пополам тощего колоска ржи стоял худющий старик в белой рубах, свисающей как со скелета, в не доходящих до пят белых штанах. Исподних, наверное. Жуткое впечатление. Но это показывали только в музее, как проклятое прошлое времен войны и знаменитой засухи. А о том, что творилось по стране теперь, никакая газета, никакой музей не мог говорить. Обо всем узнавали из уст в уста. От человека к человеку. И под огромным секретом. Проведают, так сразу тебе контрреволюцию пришьют за распространение антисоветских слухов. Пойди тогда доказывай, что это все сущая правда.

А в Москве, между тем, резко увеличилась нехватка продуктов. Правительство ввело карточную систему. Ввело строгое нормирование. Установило, какой категории граждан, сколько полагается хлеба, масла, мяса, сахара и всего прочего. Ввели продовольственные карточки, открыли закрытые распределители, или как их сокращенно называли «ЗРК». Это означало — «Закрытые распределительные кооперативы». Они создавались при заводах, где были организованы ОРСы, то есть «Отделы рабочего снабжения». Впрочем, ОРСы создавались не только при заводах, но и при других, совсем не рабочих предприятиях. В наркоматах, в учреждениях, в институтах.

А на руки жителям Москвы выдавались специальные книжки, в которых все было указано: сколько продуктов ты мог получить в месяц, в день. Эти книжки, по которым можно было забирать необходимые продукты, в народе просто назвали «заборными книжками». «Заборные» от слова «забирать» Может быть, тут и таился какой-нибудь иной скрытый смысл, но я над этим как-то не задумывался. Просто брал наши книжки, прикрепленные по хлебу к нашей булочной, а по другим продуктам к специальному магазину по маминой работе, который находился где-то в Зарядье, и отправлялся с корзиной то в булочную, то в тот распределитель. То я отправлялся, то кто-нибудь другой из нашей семьи.

Был у нас еще один источник снабжения. Мама работала тогда в системе Наркомата финансов, или сокращенно в Наркомфине. Правда не наркомом и не заместителем, всего лишь заведующей детским садом наркомата, но ее и всю ее семью прикрепили к закрытой общественной столовой, которая находилась в соседнем с нами квартале. На Новинском бульваре, в Шаляпинском саду был не так давно построен дом нового быта. В стиле конструктивизма. Там были двухэтажные квартиры, в которых не было кухонь. Кухня со столовой размещалась тут же в корпусе, пристроенном к жилому. Так в этой столовой по карточкам можно было забирать обеды на дом. И мы ходили по очереди с кастрюльками за этими обедами. Надо сказать, что обеды были превосходными. А в ЗРК продукты очень неровно давали. Иногда не отоваривали (слово-то какое появилось в то время!) по нескольку дней, а иногда и вовсе переставали давать что бы то ни было. А вообще-то говоря, наш ЗРК был относительно лучшим по сравнению со многими другими.

Приходилось мне как-то обедать в столовой трампарка. Я там с товарищем газету рисовал, и нам оплачивали это натурой: обедами в их столовой. Она мне страшно не понравилась. Там было какое-то столпотворение, шум, гам… И очень грязно, полутемно. На окнах зачем-то решетки с сетками навешены. От мух, что ли? Но от мух и сеток достаточно. Хотя, вру, совсем не достаточно, так как в помещении этих мух все равно было видимо-невидимо. Но кормили, впрочем, вполне сносно. Хотя однообразно, но достаточно приличными порциями. На что я там обратил внимание, так это на специально отведенное место, куда не всем был доступ. И окно выдачи обедов там было особое. Но все это не отделялось стеной от всего зала, а было только за барьером. И было все видно. Над столами этого выгороженного помещения был вывешен большой и броский плакат — «Места для ударников». В те годы ударничество приобретало силу. Его сопровождал почет и материальные выгоды. Вывешивали списки ударников, их портреты. Позднее это назвали «Доской Почета». Тогда до этого еще просто не додумались. Но питали ударников лучше остальных, давали добавочно разные деликатесы. И пусть все это видят. И стремятся тоже стать ударниками.

Кстати, о «Досках Почета». До того, как они появились и стали активно распространяться повсюду, в каждом учреждении, на каждом заводе и даже в каждом цеху вывешивались особые доски. Две доски: одна красная, а другая черная. Соответственно, на красную вывешивали фамилии или фотографии ударников, людей почетных, имеющих те или иные достижения. А на черную, естественно, вывешивали фамилии разных прогульщиков, разгильдяев и просто провинившихся в чем-нибудь работников. Эти Доски проникли во все места, даже в школах и в отдельных классах были такие Доски. Так поощрялись лучшие, так клеймились худшие.

Но вернемся к проблемам снабжения. Заборные книжки за несколько лет до войны отменили, ликвидировали и разные «ОРСы» и «ЗРК». Кажется, какое-то специальное обслуживание для высоких чиновников осталось, но это все было за семью замками. И я как-то даже не задумывался над этим. Снабжение у нас стало лучше, ну и хорошо. А в чужой карман заглядывать мы не любили.

В начале войны вновь ввели карточную систему. Это было естественно. Народ подтянул ремни: шла жестокая война. Каким-то категориям работников ввели ряд льгот, вроде «ЛДП» — «Лечебно-диетического питания». Для этого в профком или местком надо было представить медицинскую справку. Я не знал случаев, чтобы какому-нибудь больному отказали в справке. Получали иногда справки и не очень-то больные. Все в то время недоедали, у многих было истощение.

После войны, в 1947 году карточки, наконец, отменили. Ну, и слава богу. А то даже, чтобы гостей пригласить, отметить какую-нибудь дату, приходилось или отоваривать все сахарные талоны на весь месяц, или бежать на толкучку, где можно было из-под полы все что-то втридорога достать. Мы со Светланой даже свою скромную свадьбу отметили, отоварив ради торта и бутылки портвейна «777» почти весь сахар всей семьи на целый месяц. А было-то всего шесть человек — мы, виновники торжества, наши мамы, Светина подруга Нора и мой приятель Юра. Вот и все. И ушли месячные талоны.

Зилов Л. У Леши калоши. Картинки К. Ротова.

М.-Л., Госиздат, 1925. 16 с. с ил. Тираж 10000 экз. Цена 35 коп. В цв. издательской гравированной обложке. Больщая редкость!

Проблема обновления графического языка волновала на рубеже 1920-1930-х гг. и многих художников-карикатуристов. Некоторые критики утверждали, что участие мастеров этого цеха в оформлении детских книг может представлять опасность для душевного здоровья подрастающего поколения, поскольку сатира и юмор неизбежно связаны с искажениями «правильного» образа мира. Распространенность этой точки зрения была связана с непониманием художественной природы карикатуры, о чем очень образно писал в 1933 г. Н. Радлов: «В представлении обывателя художник, рисующий шаржи, видит все окружающее человечество как скопище уродов. Босховские кошмары наполняют его трудовую жизнь. Это неверно. Шаржист любуется индивидуальным отклонением от типа, он видит красоту в победе конкретного и частного над отвлеченным и безличным. Его удручает правильность и абстрактная закономерность. Его ад населен платоновскими идеями. Вся деятельность его, говоря более доступным языком, есть борьба с обезличкой». Нет надобности объяснять, насколько близок подобный подход мироощущению ребенка, неспособного понять отвлеченную мысль без ярких и наглядных примеров, склонного замечать в людях и вещах прежде всего неповторимо-индивидуальные черты. В 1926 г. Константин Ротов вместе со своим другом Константином Елисеевым оформил книгу «Твои наркомы у тебя дома», где шаржи на ведущих российских политиков сопровождались эпиграммами Н. Агнивцева, в предельно доступной форме разъясняющими детям сферу деятельности того или иного представителя исполнительной власти. Это издание уникально не столько в силу своих художественных достоинств, сколько благодаря непривычному сочетанию тематики и читательского адреса. В 1920-х гг. рисунки такого рода очень часто появлялись во взрослой периодике, но отнюдь не в изданиях для детей — юмористический (пусть и вполне дружелюбный, благонамеренный) акцент в изображении «вождей» считался недопустимым с педагогической точки зрения. В 1930-е гг., да и во все последующие годы Советской власти, вплоть до горбачевской перестройки, выход такой книги был, конечно же, совершенно немыслим. В годы «большого террора» дружеские шаржи на членов правительства стремительно исчезли и из взрослых газет и журналов. Художникам дозволялось иронизировать лишь над внешностью деятелей культуры и всевозможных врагов, прежде всего — лидеров капиталистических государств. Партийный функционер мог стать героем карикатуры лишь после того, как был разоблачен и объявлен «врагом народа». Увы, именно такая участь постигла большинство наркомов, с такой симпатией и тактом изображенных Ротовым и Елисеевым в книге 1926 г.

Карикатуристы—художники совершенно особого склада. Постоянная работа в сатирических журналах требует помимо чувства юмора и целого ряда весьма специфических профессиональных качеств. Характеризуя методы работы и склад образного мышления гипотетического идеального карикатуриста, Радлов писал: «Его представления о предметном мире, постоянно проверяемые специфическим наблюдением и накапливанием опыта, должны быть настолько конкретными, чтобы даже в тех случаях, когда он не может знать предмета, графический символ был абсолютно убедительным и зритель не был затруднен в угадывании изображенного… Карикатура—искусство чистого представления. Форма рождается из памяти… ее не надо искать в непосредственном зрительном опыте». Эта особенность сатирической графики также чрезвычайно созвучна детскому творчеству, ведь юные художники явно предпочитают рисование по памяти и по воображению дотошному копированию натуры, но при этом высоко ценят узнаваемость образа, проявляют большой интерес к юмористическим ситуациям. Поэтому неудивительно, что многие известные карикатуристы плодотворно сотрудничали в 1920-1930-х гг. с детскими издательствами. Привычная для этих мастеров стилистика часто была настолько общепонятной, что не нуждалась в серьезной адаптации. Если из ленинградских сатириков на этом поприще серьезных успехов добился, пожалуй, только Н. Радлов, оформивший произведения М. Зощенко, Д. Хармса, К. Чуковского, первое издание «Волшебника изумрудного города» А. Волкова (1939), то московская редакция еженедельника «Крокодил» подарила детской книге целую плеяду замечательных графиков.

Одним из самых ярких представителей этой плеяды был К. Ротов, обладавший неистощимой фантазией, феноменальной зрительной памятью, редкой работоспособностью. Коллеги называли его «Моцартом карикатуры». Как вспоминает Ю. Ганф, уже самые ранние выступления художника в печати поражали «. ..своим мастерством, легкостью, наблюдательностью и каким-то мягким, слегка лукавым, только одному ему присущим чувством юмора. Рисунки Ротова можно было рассматривать без конца — в них жило и дышало все—персонажи, предметы, пейзажи. Для него не представлялось трудным ни одно задание, лишь бы тема была смешной и было бы „что рисовать», как говорил он». Когда умер Ленин, только начинавший свою московскую карьеру Ротов сделал несколько композиций. Так, в «Крокодиле» появился его рисунок «К Ильичу… Прощанье», где изображалась выходящая из заводских ворот шеренга людей. И всё бы хорошо и политически благонадёжно, если бы не детали. Дело в том, что у решительно шагающих прямо на зрителя людей нет лиц. То есть они, разумеется, есть, но нам не видны, укутаны в шарфы и платки. И хотя о лютых морозах в знаменательные январские дни 1924 года написано немало, то, что люди могли спрятать лица от холода, не осознаёшь. На другом рисунке Ротова тех дней — «Ленин жив в миллионах» — люди стоят, образуя профильный силуэт головы пролетарского вождя. И опять всё было бы превосходно и лояльно, если бы не три фигурки постовых, предусмотрительно расхаживающих перед толпой-силуэтом.

И ещё одна журнальная картинка Ротова того же года, названная — в пару к ленинской статье — «Лучше меньше, да лучше!». На ней Ленин и изображён стоящим на улицах среди вывесок и афиш, сколь многообразных, столь и удручающе одинаковых: на всех — от родильного приюта до зубоврачебного кабинета — имя Ленина. И вроде бы цель карикатуры благая, направленная против профанации знаменитой личности… Правда, первые обращения графика к детской литературе не отличались самостоятельностью, нетрудно заметить в них попытки подражания корифеям «Мира искусства». «Теперь я понимаю, что для ребят, тем более для ребят младшего возраста, эти иллюстрации давали очень мало, запутывали сюжетную канву,— оценивал Ротов в 1935 г. свои работы начала 1920-х гг.— В рисунках не было, на мой взгляд, главного—искренности, теплоты, художественной простоты. Именно эти элементы должны быть обязательно в рисунках для детей. Только тогда художник… найдет нужный графический язык, который сумеет сочетать ощущение правдивого, „взаправдашнего», реального с фантастикой». Эти слова многое объясняют в последующем творчестве мастера. В 1930-х гг. Ротов успешно проиллюстрировал многие произведения ведущих отечественных детских писателей: К. Чуковского, А. Барто, В. Катаева, С. Михалкова.

…Особая страница в творчестве Ротова — его иллюстрации к михалковскому «Дяде Стёпе». Первые он сделал ещё в 1937 году. Здесь художник всячески развивает идею о том, что сильный — а великан и подавно — должен быть добрым.

Вторая попытка состоялась в 1948 году. … Оказывается, актер Алексей Владимирович Баталов приходился зятем Константину Павловичу Ротову. Дочь Алексея Баталова (и, соответственно, внучка Константина Ротова) Надежда Алексеевна пишет:

— Отец ему не позировал. Он просто за ним наблюдал в быту и делал зарисовки. Вариантов было много. Но завершить начатое не удалось. В тот же год без предъявления каких-либо обвинений дед был отправлен на бессрочное поселение в Северо-Енисейск. И, как вы знаете, книга с его иллюстрациями была издана только в 1957 году — тремя годами раньше он был полностью реабилитирован и освобождён от ссылки решением Военной Коллегии Верховного Суда СССР… В 1959 году Константин Ротов скончался. Вот такая история про дядю Стёпу. … А я с удовольствием разглядываю рисунки к поэме Михалкова. До чего же обаятелен, мил, ловок, улыбчив и добр дядя Стёпа-Баталов! Как хороши эти весёлые рисунки Ротова, оставшиеся на все времена…»

Михалков С. «Дядя Стёпа». Рис. К. Ротова. Москва, «Детгиз», 1957.

Он нашел свой подход к юной аудитории, выработал верную интонацию, близкую и понятную детям. Пожалуй, в стилистическом плане эти работы не слишком заметно отличаются от столь любимых читателями всех возрастов бесчисленных ротовских карикатур для «Правды» или «Крокодила». Разница заключается лишь в том, что, работая для детей, художник стремился к максимальной доходчивости, внятности рисунка, не перегружал композиции избыточными деталями, давал волю своей неуемной озорной фантазии, не всегда уместной в политической сатире. Вот как комментировал мастер свои иллюстрации к сборнику сказок К. Чуковского: «Я пытался дать динамичный, выразительный штриховой рисунок, в котором юных читателей привлекла бы… ясность сюжета, заразительный комизм положений и поступков веселых и комически-страшных героев… Я старался дать для малышей четкий рисунок, абсолютно понятный детям, со смешными веселыми деталями, всячески разнообразя их, не искажая текст и замысел Чуковского, а дополняя—без всякой отсебятины — его разнообразный по ритму стих». Ротов часто изображает ситуации, не упомянутые в тексте, но делает это предельно тактично, не в ущерб общей концепции сказок. Животные, наделенные человеческими характерами (например, падающие в обморок слабонервные герои «Тараканища» или пляшущие и музицирующие насекомые на свадьбе Мухи), выглядят здесь совершенно органично, они живут в этом уютном сказочном мире на равных правах с уморительно-серьезным Айболитом, морским разбойником Бармалеем, любознательными и находчивыми детьми. Изобретательность художника проявляется не только в самих рисунках, но и в их размещении в пространстве книги: полосные, полустраничные иллюстрации и рисунки на полях представляют собой единую систему сообщающихся сосудов.

…Ротов-иллюстратор обладал абсолютным чувством текста и находил в нём то, что, может быть, даже не предусматривал автор — или хотел запрятать поглубже. Так, в «Приключениях капитана Врунгеля» Андрея Некрасова довольно много подробностей, связанных с пресловутым противостоянием двух миров и уже поминавшейся классовой борьбой. То же самое можно сказать и о «Старике Хоттабыче» Лазаря Лагина.

Из воспоминаний Евгения Гурова:

«Мне позвонил Виталий Стацинский из «Веселых картинок»:

— С тобой хочет познакомиться Ротов.

Я ответил длительной паузой. Просто, как сказал классик, «в зобу дыханье сперло». Со мной хочет познакомиться Ротов! Ротов, рисунки которого я знаю с детства. Вырезал их из «Крокодила» и других журналов. Ротов, который так здорово проиллюстрировал «Капитана Врунгеля» и «Старика Хоттабыча»!

На другой день я познакомился с Константином Павловичем.

— Мы с твоим папой знакомы были давно,— сказал карикатурист.— По Союзу художников. А вот подружились в Северо-Енисейске. В ссылке. А до того по 8 лет провели в лагерях. Я в Соликамске, а папа твой на Колыме. В Севере-Енисейске у нас была хорошая, дружная компания. И комсомольский руководитель, и инженер, и даже протоиерей… Папа твой работал в клубе художником. Я тоже там подвизался. Мы как могли старались скрасить быт ссыльнопоселенцев. Устраивали в клубе веселые встречи Нового года. Даже с карнавалами. Однажды украсили зал дружескими шаржами на ссыльных и даже на местных милиционеров. Я нарисовал, а папа сочинил эпиграммы. Все очень веселились. А на другой день пришел Саша бледный и расстроенный: «Как бы нам, Костя, снова в лагерь не угодить. Разговоры идут по городу, что шаржи наши— издевательство над работниками советских органов милиции». Но, к счастью, разговоры скоро стихли и все обошлось…

Я стал бывать у Ротова. Лагерь и ссылка не убили в нем огромного чувства юмора. Интереса ко всему новому и просто мальчишеской любви ко всякой технике. Построили новый мост в Лужниках — и Константин Павлович поехал посмотреть. Появились кухонные комбайны — и Константин Павлович немедленно приобрел. Сам возился с комбайном. Впрочем, недолго. Что-то случилось с этой замечательной машиной, и она стала расшвыривать мясной фарш по всей кухне. К великой, впрочем, радости Кисы-Муры, ротовской любимицы. Новый фотоаппарат оказался непригодным для съемки с близкого расстояния, а Ротову, обожающему все живое, надо было снимать и насекомых. Муравьев, к примеру. И пришлось купить другой аппарат. Более совершенный. Я не расспрашивал Константина Павловича о пережитом, но иногда в разговоре он касался этой темы:

— Когда меня арестовывали, уходя из дома, я сказал своим, что вины за мной никакой нет. Что, конечно, во всем разберутся, и я скоро вернусь домой…

Точно такие слова я услышал от отца. Теперь-то я знаю, что с этими словами уходили миллионы людей. Но возвращались они очень не скоро, а многие не вернулись вовсе.

Константин Павлович рассказывал:

— Следствие вел Влодзимирский— высокий, стройный красавец. Он сажал меня, перед собой. Придвигал к моему лицу настольную лампу и направлял свет мне в лицо. Мощная лампа так сильно светила и грела, что, казалось, вот-вот глаза лопнут. Потом он снимал с руки часы и аккуратно клал их на стол. Я знал — будет бить. А он не просто бил, а пытал, да так, что и вспоминать об этом страшно. Иногда он на сутки (!) запирал меня в маленькую камеру-шкаф. Там не то что лечь, сидеть было нельзя. Только стоять. Сутки… Одно время он держал меня в одиночной камере. Для меня это тоже было пыткой. Я тяжело переносил одиночество. Чтобы не сойти с ума, рисовал маленьким обмылочком на брюках. Стирал нарисованное и снова рисовал…

— Я человек не злой,— говорил Константин Павлович,— но этому красавцу я желал смерти. И бог услышал мои молитвы. Вслед за Берией в числе других был расстрелян и мой следователь… Однажды в камеру мне принесли чистую рубашку и приказали надеть. Через некоторое время повели куда-то. Привели в большой кабинет. Огромный письменный стол. Массивные кресла. В выдвинутом ящике стола видны резиновая дубинка и пистолет. Неожиданно открылась дверь, которую я сначала не заметил, из нее появился Берия. Он долго рассматривал меня. Потом спросил: «Почему вы не в партии?» — и, не дожидаясь ответа, ушел. Видно, наркому любопытно было взглянуть на карикатуриста— «врага народа», ордер на арест которого он собственноручно подписал.

В комнате у Киры Владимировны — вдовы Ротова— висит его портрет. Товарищ по лагерю— Константин Иванович Лебедев — изобразил Константина Павловича с котом на руках. Кота звали Мордафон. Всеобщий любимец доставлял заключенным много радости. Но беднягу Мордафона постигла трагическая судьба. Он был съеден. И съеден был, что особенно обидно, любителем поэзии. Старик, убивший Мордафона, никогда не расставался с томиком стихов древнегреческих поэтов. Одним словом, был он интеллигент и лирик и поступил так с Мордафоном, конечно же, не от хорошей жизни.

Шаржи на солагерников

— Когда укладывались спать на нарах, одежду клали под голову,— рассказывал Константин Павлович,— чтобы целее была. И все-таки у меня украли любимую рубашку. Огорчился я очень. Подходит «пахан»: «Что случилось?». Я рассказал. «Найду!»— сказал «пахан». Повернулся и ушел. Вечером ко мне подошел уголовник с огромным синяком под глазом и вручил мне мою рубашку: «Вот. Велено вернуть…» Что «политические» меня уважают, я знал, но что и уголовники…

В Соликамске отбывал срок известный конферансье Алексеев. Этакий аристократ. Получив пайку хлеба и миску баланды, он не принимался за еду, не расстелив на коленях вместо салфетки давно не белый носовой платеж. Как-то, ведя концерт для заключенных, Алексеев, обращаясь к залу, пошутил: «Мы все тут дети. Нам всем от пяти до пятнадцати». Гонораром за шутку была нешуточная добавка к сроку…

— В 1948 году я отбыл свой лагерный срок. В Москву меня не пустили. Прописали в Кимрах,— рассказывал Ротов — Тем не менее я часто бывал в Москве. Иногда даже оставался ночевать, чего делать не полагалось. Однажды ночью раздался звонок. Вошли двое: «Живущие— все прописаны?» «Все!» «Проверим!» И пошли по комнатам. За ними в квартире появилась дворничиха. За ней понятые. И, конечно, обнаружили меня. А обнаружив, арестовали… Когда я оделся и был готов идти, жена старшего брата сказала: «Костя, у тебя на пальто оторвалась пуговица. Снимай, я пришью». И она сказала это так категорично, с такой уверенностью в своей правоте, что люди, которые могли увести человека не только без пуговицы, но и без пальто, послушно сели на диван и терпеливо ждали, пока Лидия Ивановна не спеша делала свое дело.

Повторю: пройдя круги ада, Ротов остался веселым и жизнерадостным человеком. Прихожу как-то, вешаю пальто в прихожей, а из комнаты Константина Павловича раздается веселый смех, точнее, хохот.

— Знакомься,— говорит Константин Павлович,— это бывший главный инженер Шатурской электростанции. Знаешь, чего мы смеемся? Вспомнился один случай. Гнали нас этапом. Когда проходили через деревни, сердобольные люди кидали нам то хлеба кусочек, то картофелину вареную. Конвоиры на это смотрели сквозь пальцы. Но почему-то бдительно следили, чтобы соли нам не передали. И вот конвоир заметил, что соли кулечек кто-то бросил. Прошли мы деревню, и остановили нас в чистом поле. Приказали раздеться и разуться. И стали одежду нашу обыскивать. Вот и вспомнили мы, как плясали голые на снегу. Какие коленца выкидывали, чтоб не закоченеть. Мороз-то был тридцать да с ветерком. А соли не нашли. Видно, померещилось конвоиру.

Рассказывая о тюрьме или лагере, Константин Павлович почти не пользовался жаргоном тех мест. В речи его очень редко мелькали «шмоны», «вертухаи», «паханы» и прочее.

— Хуже всего в лагере приходилось людям необщительным и тем, кто юмора не любит и не понимает,— говорил он— Вот был в лагере нашем молодой парень. Эстонец. Тяжелоатлет. Мастер спорта. Богатырь. По-русски говорил очень плохо. И, видно, поэтому друзей в лагере у него не было. И давило на него одиночество и сознание «отсутствия состава»… Чах он на глазах. Погиб буквально за два месяца.

— А вот другой пример,— продолжал Ротов,— когда я еще был подследственным, в одной камере со мной сидел пожилой профессор. Он страшно был подавлен тюремной обстановкой, методами следствия. Жаловался мне: «Константин Павлович! Не могу я привыкнуть к своему унизительному положению. К тому, что в уборную меня провожает офицер. И пока я там, я не могу закрыть дверь. А он стоит передо мной и наблюдает. А потом дает мне клочок газеты и, предварительно заглянув в унитаз, спускает воду… Ужасно все это. ..». «Ну, что вы, профессор,— я ему говорю,— это же прекрасно. То, что офицер стоит у открытой двери,— это ж он заботу проявляет. Смотрит, удобно ли вам. Ну, а что в унитаз заглядывает, так это от того, что работа вашего желудка его беспокоит. Здоровье ваше его волнует. Ну, а воду сам спускает, чтобы вас не затруднять». И первый раз после ареста профессор улыбнулся. «Очень,— говорит,— вы меня утешили, Константин Павлович. Если научусь смотреть на все вашими глазами, то, глядишь, и выживу!..»

— Между прочим, в лагере,— рассказывал Константин Павлович,— я узнал, как я знаменит. Ко мне подходили товарищи по несчастью и спрашивали, не тот ли я Ротов, который нарисовал «скандал на кухне».

— Как-то,— вспоминал Ротов,— старшина заказал мне ковер. Он принес байковое одеяло, которое я должен был разрисовать. Старшина подробно рассказал сюжет. Сзади, слева — море. В море лодка с парусом. Сзади, справа— горы. На вершинах— снег. На первом плане действующий фонтан. У фонтана со сходством (старшина принес фотографию) должна быть изображена его любимая девушка. Рядом играет патефон. На пластинке меленько написано название любимой девушкиной песни. Над ней летит голубь, который держит в зубах(!) письмо от старшины, о чем говорит надпись на конверте. Заказ я выполнил. Старшина был доволен, я получил великолепный гонорар: полбуханки черного хлеба, Правда, одно условие я не выполнил. Но старшина на зубах не настаивал…

— Константин Павлович, я тут перелистывал старый журнал «Искусство». Там были репродукции двух панно для советского павильона на Всемирной выставке в Нью-Йорке. Там среди фамилий живописцев увидел фамилию «Ротов». «Это уж не вы ли?» — спросил я, уверенный, что речь идет об однофамильце.

— Представь себе, я. Панно написаны по моим эскизам. За двое суток я сделал их акварелью, причем все персонажи с портретным сходством.

После этого разговора я снова разглядывал репродукции. А на панно были десятки людей. И Папанин, и Качалов, и Стаханов, и Дуся Виноградова. .. На двух панно— человек семьдесят! Как-то Константин Павлович сказал мне:

— Вчера получил письмо от Н., человека, который оговорил меня на допросе. Показания его были причиной моего ареста. Однажды встретились с ним в пересыльной тюрьме. Он слезно просил прощения. Даже на колени становился. Но не смог я его простить… Потом он приезжал в Москву, но ко мне зайти не решился. Мне позвонил Коля Соколов и сказал, что Н. хочет меня видеть. Я сказал Коле, что зла этому человеку не желаю, но что видеть его не хочу. Не могу… А теперь вот письмо… Снова просит прощения. Нечего мне ему ответить. Ничего я ему не напишу…

— Константин Павлович, как вас встретили коллеги, когда вы появились в Москве, отбыв срок?— спросил я.

— Откровенно говоря, не все стремились со мной встретиться. Ведь я еще не был реабилитирован… Первым ко мне пришел Бродаты, Лев Григорьевич. Держался он так, как будто не восемь лет прошли с последней нашей встречи, а пара дней. Он пришел и сказал: «Константин Павлович, когда вы были у меня, вы забыли папиросы». Он достал из кармана начатую пачку. Это были папиросы, выпуск которых прекратился перед войной. Он хранил их восемь лет! Пока жив, буду помнить…

— Когда мы были молоды,— рассказывал мне Ротов,— мы очень много работали, но и отдыхали весело. Какие вечеринки закатывали. Животы потом болели, но не от съеденного и выпитого, а от того, что смеялись много…»

Опубликовано в журнале «Крокодил», 1990 г.

О К.П.РОТОВЕ

Дмитрию Наумовичу Бабиченко я обязан кратким знакомством с совершенно легендарной личностью…

Однажды, году в 1948-1949-ом, в дверь комнатки, где располагалась наша режиссерская группа и я трудился над компоновками (по-моему, фильма «Чемпион») , заглянул Бабиченко.

— Смотри, кто к нам пришел!—провозгласил он. И, обернувшись к спутнику, пригласил его в комнату.

— Знаешь, кто это?..—с торжеством превосходства произнес он. И, выждав паузу, объявил: — Сам Константин Павлович!

— Ротов? — обалдел я.

Невысокий рыжеватый человек с добрым пухлогубым лицом и невероятно широкой улыбкой как-то неуверенно протянул мне руку.

— Неужели меня кто-то знает? — горестно обратился он к Бабиченко.

Дмитрий Наумович хлопнул ладонями по коленям и хохотнул, довольный произведенным эффектом.

— А это — наша смена! —представил он меня, — молодой кадр!.. И он назвал мою фамилию.

Я смотрел, разинув рот, на Ротова, хорошо, до последнего штриха, знакомого мне по рисункам, потом куда-то сразу исчезнувшего, как бы умершего… Константин Павлович! — собравшись с мыслями, произнес я, — кто же Вас не знает? Я могу перечислить и нарисовать по памяти схемы всех Ваших рисунков! Знаете, какой мой любимый с детства?..

Ротов насторожился, прищурив глаз.

— Рисунок на зеленом фоне, где щенку Мурзилке щелкнула в нос пробка из под шампанского. Его уморительные, скошенные к носу глаза. Его подскок!..

— Ну, у меня было кое-что и получше…, — чуть обиженно произнес он, — а впрочем, помню: это — из «Приключений Мурзилки»?— припомнил он.

Мне очень хотелось сказать: «А где Вы были?», но я догадался и смолчал, не зная к тому же, как продолжить разговор.

— Вот, знакомлю Костю с нашим производством, — сказал Д.Н., — агитирую его, чтобы он помог нам прославиться…

— Не советую! — нахально сказал я, — видите, какой я худой? Тут даже с Вашим терпением и мастерством будет туговато!

Константин Павлович дружелюбно улыбнулся. Впрочем, он и не прекращал улыбаться. Доброта так и сквозила, сочилась из него.

— Ну, теперь можно и умирать спокойно! — польстил я, — сподобился!

— На старости лет! — поддержал шутку Д.Н.

— Константин Павлович! — спросил я, — тут нас обвиняют в подражании Диснею. Ходят слухи, что его «Трех поросят» Вы иллюстрировали раньше, чем он вообще стал заниматься мультипликацией. Так ли это?

Иллюстрации к английской сказке «Три поросёнка»

Ротов задумался…

— Да, я рисовал трех поросят. Только это была несколько другая сказка. Правда, Волка я впервые нарисовал не серым, а черным. И поставил его на задние ноги. А что?

— Да так! — закруглил я разговор, боясь, что момент для выяснения истины неподходящ.

Это понял и Бабиченко, ибо назревали события по «борьбе с космополитизмом», и он что-то знал об этом.

— Ну, что ж! — сказал он Ротову, — поплюхтим дальше.

И оба бесшумно испарились…

Работая параллельно в «Веселых картинках», оскверняя своими рисунками странички журнала, я не встречал на заседаниях редколлегии Константина Павловича. Его рисунки или подхватывались курьером, или приносились им (что вряд ли!) в редакцию в мое отсутствие. Но сознание сотрудничества все-таки помогало моему становлению, росту уверенности и пижонства. И веры в себя. Правда, когда я осознал, с кем меня на миг столкнула судьба, и как я не воспользовался в полной мере этим случаем, у меня появилось ощущение досады и своей дурости. Но тут и другой, более нахальный, мог бы растеряться от неожиданности. Но судьба, словно играя, снова нас объединила (на этот раз—заочно)!

Саша Митта — находчивый, талантливый и веселый очкарик, подрабатывающий к своей студенческой «стипухе» темами и карикатурами в «Веселых картинках», «Мурзилке» и «Детском мире», придумал сюжет и стишки к «Чудо-кровати», которые понравились Ротову и были заказаны В.Стацинским (редактором «ВК») ему для журнала. Ротов сделал рисунки для журнала «ВК». Но Саша Митта ухитрился продать их еще издательству «Детский Мир» (впоследствии «Малыш») для книжки. Эта возможность для опубликования оказалась для Константина Павловича последней… Завершать книжку, делая ее полной, без иллюстраций ко всем строфам (как и оформить обложку, форзацы, титулы и пр.) было некому. Художественный редактор «Малыша» Тамара Михайловна (жена М.Скобелева) упросила меня выполнить эту работу. Я, включившись в нее, справился с обложкой и многофигурными форзацами и титулами. Вроде неотличимо выглядела и подделка под Ротова в двух цветных иллюстрациях. Правда, знатоки могли узнать чужую руку (может быть оттого, что я—левша). А потом, когда «Малыш» решил издать повторно «Три поросенка» и не имел пригодной обложки (в первом издании была использована иллюстрация из текста), мне поручили изготовить новую обложку со спинкой и титульный лист с форзацем. До сих пор никто и не подозревает, что это «вспомоществование» было произведено человеком, разделяющим графические идеалы знаменитого страдальца Ротова, но не самим маэстро. И оно было издано на многих языках. Конечно, на старости лет безоговорочное обожание Ротова претерпело изменение и мне стали заметнее огрехи и промахи великого иллюстратора и любимца детворы. Но общее значение Константина Павловича Ротова для эстетики книжной графики неоценимо.»

Евгений Мигунов, 18 июля 1997 года
«Киноведческие записки»

Ротов, Константин Павлович (19 февраля (4 марта) 1902, Ростов-на-Дону — 16 января 1959, Москва) — советский художник-график, карикатурист, иллюстратор многих известных книг, в том числе: «Приключения капитана Врунгеля», «Старик Хоттабыч», «Дядя Стёпа», «Три поросёнка», «Золотой телёнок» и многих других, художник журнала «Крокодил». Константин Павлович родился в семье донского казака. Окончил Ростовское художественное училище. Уже в 1916 году первые его карикатуры были напечатаны в петроградском журнале «Бич». Ещё до установления Советской власти на Дону рисунки Константина Ротова печатались в журнале «Донская волна» и газете «Ростовская речь». С 1920 года, после установления Советской власти на Дону, начал работать в ростовских Дон-РОСТА, Политпросвете, ростовском отделении Госиздата. В 1921 году был принят в Петроградскую Академию на графический факультет, но, как написал сам Ротов в автобиографии: «не учился, так как в ту пору среди преподавателей Академии преобладали непонятные и чуждые мне формалистические направления». В 1921 году Ротов перебирается в Москву. С 1922 по 1940 годы работал в журнале «Крокодил». В те же годы печатался во многих журналах и газетах: «Правда», «Рабочая газета», «Комсомольская правда», «Гудок», «Прожектор», «Огонёк», «Смехач», «30 дней», «Лапоть» и др. В 1939 году по эскизу Константина Ротова создавалось панно для Советского павильона на Нью-йоркской выставке. Константин Павлович создал иллюстрации к книгам: Самуил Маршак — «Про гиппопотама», 1958; Ильф и Петров — «Золотой телёнок», 1931; Агния Барто — «Дом переехал», 1938; Андрей Некрасов — «Приключения капитана Врунгеля», 1939; Лазарь Лагин — «Старик Хоттабыч», 1940; Сергей Михалков — «Дядя Стёпа», 1957; Сергей Михалков — «Три поросёнка», 1958; Валентин Катаев — «Белеет парус одинокий», и ко многим другим. С июня 1940 года начинается самая тяжёлая и трагическая часть биографии Константина Ротова — он был арестован по обвинению в пропаганде и агитации против Советской власти за создание в 1934 году карикатуры. Он был приговорён к 8 годам исправительно-трудовых лагерей, и пробыл там до 4 января 1948 года. В городе Соликамск, где Ротов отбывал свой первый срок, работая художником, его талант получил дальнейшее развитие — им было создано множество живописных полотен, большое количество которых хранятся в Соликамском государственном краеведческом музее. С таким же талантом, с каким он создавал свои графические образы, он создавал и свои живописные полотна, на которых передал не только суровость и величие северной природы, но и настроение, царящее среди заключенных ГУЛага. Часть своих полотен художник написал для своих друзей-заключённых. Одна из них, узница АЛЖИРа, а затем отбывающая ссылку вместе с Ротовым в Соликамске, Филимонова Ольга Ивановна (1905—1987) — впоследствии Заслуженный Врач Республики, награждённая в том числе орденом Ленина писала о Ротове: «…корни его таланта находили чистую воду даже в ядовитой почве тюремно-лагерной безысходности, замешанной на крови миллионов людей, принесённых в жертву во имя великого Сталина». 4 января 1948 года Ротов был освобождён без права проживания в ста городах страны. Жил в городе Кимры, Тверской области. Но, в декабре 1948 года, без предъявления обвинений был отправлен на пожизненное поселение в посёлок Северо-Енисейский, Красноярского края, где работал художником в рабочем клубе. В 1954 Военная коллегия Верховного суда СССР полностью реабилитировала Ротова с формулировкой «проведенным дополнительным расследованием опровергнуто обвинение Ротова в том, что в 1934 году им была изготовлена карикатура антисоветского характера — карикатура, которая рассматривается как антисоветская, в действительности не является таковой».

…Ведь художника арестовали на рассвете 22 июня 1940 года. За ним приехали на подмосковную Клязьму, где он жил с семьёй на большой писательской даче. Незваные гости перерыли весь дом, даже общую кухню. Старались: ордер на арест художника подписал нарком внутренних дел СССР Лаврентий Берия. Свободу и доброе имя Ротов обрёл только через четырнадцать лет. Что же поставили в вину знаменитому рисовальщику?

Когда в 1954 году Ротова «реабилитировали», его вызвали на допрос, и он, отвечая на вопрос: «Расскажите, какую карикатуру антисоветского характера вы нарисовали в 1934 году», показал (датировано 31 мая 1954 года):
«Никаких карикатур антисоветского характера я не рисовал. Был такой случай: я изготовил карикатуру юмористического характера, а именно — лошадь с торбой на морде. От головы до хвоста по спине растянулась очередь воробьёв, ожидающих появления помёта, которым обычно питаются воробьи. У хвоста лошади была сделана надпись «Закрыто на обед». Никакого антисоветского замысла в эту карикатуру я не вкладывал и вложить не мог». Далее Ротов поясняет, что на предложение редактора опубликовать эту карикатуру в «Крокодиле» он ответил отказом из-за её «несколько вульгарного характера». Тем не менее рисунок получил некоторое хождение в партийных кругах и даже был показан Сталину, который, как передавали Ротову, «от души» посмеялся «над юмором этого рисунка».

…На даче, где жил Ротов, был маленький огород. Вместе с другими дачниками, соседями Ротов приобрел рассаду каких-то необыкновенных помидоров. Вскоре на грядках зазеленели помидоры. Зазеленели, но не краснеют. Лето выдалось прохладное, пасмурное. Однажды на рассвете, когда все соседи еще спали спокойным дачным сном, Ротов с краской и кисточкой забрался в свой маленький огород и покрасил щечки помидоров. Утром у соседей переполох: «У Ротова помидоры покраснели, а у нас нет!!» Ротов от души веселился. Вместе с ним веселились и соседи, которые в конце концов узнали, что их разыграли.

После освобождения возвратился в Москву, работал в журнале «Крокодил», в детских журналах «Весёлые картинки» и «Юный техник».

…Одной из последних работ Ротова стал юмористический цикл «Будущее в представлении Вовы Иванова» в номере «Крокодила» (№ 35/1958, 20 декабря), посвящённом обнародованию тезисов ЦК КПСС и Совмина СССР «Об укреплении связи школы с жизнью». Изображая фантазии юного лоботряса в школьной форме, Ротов, пожалуй, думал не об «отдельно встречающихся» нерадивых советских школьниках, а о том, что черты человеческого характера не переделают никакие «Крокодилы», никакие партийные постановления. И что цитата из «Тезисов»: «Глубочайшим заблуждением является утверждение, что вместе с автоматизацией производства в коммунистическом обществе исчезнет и физический труд», которую он теперь расцвечивает смешными рисунками, столь же высокопарно-пуста, как и знаменитая фраза «Лошади кушают овёс». Константин Павлович Ротов умер в январе 1959 года. Незадолго до этого у него отнялась правая рука. Художник стал учиться рисовать левой… Но сил уже не осталось. Броуновское движение его жизни прекратилось. А за полгода до этого скончался другой гениальный летописец советской эпохи — Михаил Зощенко. Пик Константина Ротова, появившийся на карте Кавказа по желанию поклонников его таланта — альпинистов, сверкает своей вершиной и многие годы спустя после смерти художника.

«Галоши» или «калоши», как правильно писать?

Слова «галоши» и «калоши» являются синонимами в русском языке. Но всё же слово «галоши» постепенно вытеснило название «калоши» и употребляется намного чаще в современном языке.

Узнаем, как правильно употреблять слово «галоши» или «калоши» с точки зрения норм современного русского литературного языка.

Чтобы понять, откуда в русском языке появились два похожих слова для обозначения этой резиновой обуви, обратимся к происхождению этих лексем.

Первые резиновые мокроступы стали продавать в Бостоне 12 февраля 1831 года. И появилась очень удобная, а главное востребованная в дождь и грязь обувь, которую назвали галошами.

Поселился он в какой-то совершенно особой комнате у немецкой антрепенёрки, урезал свои русые кудри и полы синего кафтана, а чуйку с зеленым отливом переименовал в плащ, купил галоши и зонтик да нанял лихача-извозчика, чтоб возил его по городу и за город, наказал накрепко величать пристойно — барином и сударем, и таким образом стал весьма франтоватым человеком (Я. П. Бутков. Невский проспект, или Путешествия Нестора Залетаева).

Заметим, что в русской речи проскальзывает и другое, очень похожее слово — «калоши». В связи с ним сразу вспоминается исконно русский фразеологизм «сесть в калошу», смысл которого иностранцу сложно понять: как можно поместиться в таком маленьком предмете?

Сел в калошу

Конечно же, это выражение употребляется в переносном смысле и имеет в современном языке значение, не имеющее ничего общего с этим предметом обуви: «промахнуться», «ошибиться», «опозориться», «попасть впросак».

Чтобы понять, откуда оно повелось, обратимся к народным игрищам, когда силачи шли врукопашную стенка на стенку. Бывало, что кто-нибудь из участников оступится или упадет от меткого удара противника, надо же! прямо в лужу, которая называлась на народном языке (диалекте, как говорят лингвисты) «калужа». А от калужи до калоши, что называется, рукой подать!

Так, как же правильно говорить, какое слово, «галоши» или «калоши», предпочтительнее употребить в своей речи, чтобы не обратить на себя внимание окружающих неудачно подобранным словом?

В словарях русского языка приводятся оба слова как синонимы. Но все же известный лингвист Т. Ф. Ефремова в «Новом словаре русского языка» (М. Рус.яз. 2000) указывает слово «калоши» с пометой «устар.», то есть оно устарело.

Понаблюдаем, какое слово предпочитают выбирать писатели в литературных произведениях.

А ведь какая чудесная была галоша — чёрная, блестящая, на красной подкладке! (Астрид Лингрен. Мадикен).

Я проворно накинула дождевик и надела галоши, после чего мы вернулись к кухонной двери и вновь выглянули под ливень (Джон Харвуд. Мой загадочный двойник).

Из сеней дверь вела на кухню, где была русская печь, а около двери было место, где снимали и ставили галоши мы и наши гости (В. П. Мальцев. Война глазами участника Парада Победы. От Крыма до Восточной Пруссии).

Кажется, картина проясняется. И наш выбор вполне будет обоснованным, если мы еще обратимся к происхождению анализируемого слова. Оно заимствовано из французского языка, в котором начинается с такого же звонкого согласного — galoshes. Это название резиновой обуви, надеваемой на основную обувь, используется во Франции с XVI века. В немецком языке этот же предмет обуви называли словом kaloschen с начальным согласным, обозначенным буквой «к».

Вот какое определение этому названию обуви дает Википедия:

Определение

Кало́ши или гало́ши (иначе — мокроступы) (фр. galoches и нем. Galoschen) — непромокаемые (обычно резиновые) накладки, надеваемые на обувь, некоторые виды используются как самостоятельная обувь (садовые, утеплённые, диэлектрические и т. д.).

Сложное длинное слово «мокроступы» не прижилось в русской речи.

А теперь посмотрим, как оригинально используют это парный предмет обуви герои сказочной повести Н. Н. Носова «Незнайка на Луне».

Но если прибить к полу галоши, то ботинки могут остаться на ногах.

Пришел на кухню, сунул ноги в галоши и работай: сцепление будет достаточным.

У нас в доме шестнадцать коротышек, у каждого пара галош, всего значит, тридцать две галоши. Если прибить вдоль комнат и коридоров все эти галоши, каждую на расстоянии шага, то можно будет с удобством ходить по комнатам: сунул ногу в одну галошу — сделал шаг, сунул ногу в другую — ещё шаг… Исключительно гениальная мысль!

Итак, в современном литературном русском языке употребляется слово «галоши». Название «калоши», встречающееся в произведениях писателей, устарело.

Скачать статью: PDF

Галоша или калоша – как правильно? | Образование | Общество

Отвечает Есения Павлоцки, лингвист-морфолог, эксперт института филологии, массовой информации и психологии Новосибирского государственного педагогического университета.

Галоши — это та самая обувь, которую языковые пуристы предлагали называть мокроступами. Конструируя по славянским моделям новые слова для замены иностранным, борцы за чистоту языка хотели спасти нашу лексику от «загрязнения».

Однако слову мокроступы суждено было не заменить галоши, а стать символом иронии по отношению к пуристам. Галоши же всё ещё с нами, и единственный возникающий к ним вопрос — всё-таки галоши они или калоши.

Само слово было заимствовано из французского galoche или из немецкого galosche. Вероятно, произошло двойное заимствование. Все эти слова восходят к древнегреческому καλόπους «сапожная колодка» (из κᾶλον «древесина» + πούς «нога») через лат. gcalopodia.

Первым в русском языке появилось слово калоша, но стоит заметить, что и галоша вышла не из ниоткуда, поскольку в языках-источниках мы видим g. Можно сказать, что с самого начала у нас было как минимум два варианта написания и произношения одного слова.

Есть несколько объяснений тому, что в нашем языке galoche превратилось в калошу. Лингвисты даже говорят о фонетическом сближении со словом кал и о его влиянии на слово galoche, в результате чего мы имеем калошу, ведь известно, что галоши предназначены для защиты обуви от воды и грязи.

Языковеды Шухардт и Миклошич и вовсе считают, что наша калоша произошла от слова кал, но, конечно, не в известном нам современном значении. Славянское *kalъ сопоставляют с греческим πηλός гуща, грязь, глина. Сравните: сербохорватское ка̑ла — грязь, лужа; чешское kаl — тина, грязь, слякоть; польское kаɫ — кал, лужа, тина. Однако это предположение так и осталось предположением, поскольку есть факты, говорящие за заимствование слова из французского и немецкого языков. И всё же слово кал действительно могло повлиять на то, что мы стали писать и говорить именно калоша, а не галоша.

Итак, слово галоша мы начали употреблять позже, но очень активно, поэтому калошу оно вытеснило. Около 20 лет назад в словарях слово калоша стало появляться с пометой устаревшее. Можно считать, что это и есть ответ на вопрос “как правильно”.

Галоша — правильно, калоша — устаревшее.

Смотрите также:

Краткое содержание Калоши счастья Андерсена за 2 минуты пересказ сюжета

Произошло это в Копенгагене. Однажды вечером, в одном доме собрались люди. В обществе разгорелся спор. Темой его стало средневековье. Одни утверждали, что эти века были намного лучше нынешних, другие были сторонниками обратного мнения. Особенно рьяно защищал свое мнение советник юстиции, прославляя времена правления короля Ганса.

А в это время, в прихожую, где оставлены были гостями одежда и обувь, вошли две женщины. Это были две феи. Одна, постарше, была феей Печали, а вторая, молодая, — камеристкой феи Счастья. Между ними шел разговор о том, что они сделали за прошедший день. И, в заключении его молодая волшебница оговорилась о том, что этот день – день ее рождения. А в качестве подарка получила она чудесные калоши, которые наделены способностью исполнять желания человека, надевшего их и переносить его туда, куда он пожелает. Теперь, намерена она отдать эту волшебную обувь людям, чтобы она смогла принести им счастье.

Ее собеседница возразила, высказав свою неуверенность по поводу того, что люди станут от этого волшебства счастливее. Но, калоши были все оставлены в прихожей.

Гости начали расходиться по домам. А юстиционный советник по ошибке и надел волшебную обувь. Он поспешил домой, все еще размышляя по дороге о тех минувших веках, которые казались прекрасными. И, по стечению рока, пожелал он оказаться в средневековье, что тот час же и было исполнено.

Советник очутился на немощеной улице, увязнув в грязи. Не узнавал он и улицу, не мог найти дороги домой. Вместо привычного моста, которого во времена короля Ганса еще и в помине не было, нашел он двух паромщиков. Совершенно ничего не понимая и решив, что он немного перебрал пунша, попадает советник в старинный трактир. Там оказывается он в окружении веселых гуляк. Желая незамеченным покинуть эту компанию, советник решил проползти под столом. Но, был он замечен и схвачен за ноги. Тут и спали с него волшебные калоши и оказался он в привычном времени, на знакомой ему улице.

А оставшиеся лежать на улице счастливые калоши принесли еще немало злоключений людям. Душа подобравшего их сторожа, была перенесена с помощью их чар на луну. Молодой медик, надевший их, после своих приключений и вовсе подумал, что заболел и сходит с ума.

Дальше калоши попали к полицейскому писарю, который побывал сначала поэтом, а затем превратился в жаворонка. Хорошо еще, что можно было развеять волшебные чары, иначе неизвестно чем могло бы все закончиться.

И, наконец, попали они к молодому студенту, который надел их для того, чтобы выйти покурить в сад. И, прямо оттуда отправился он в странствия по белому свету. Ведь это было его мечтой. А во время приключений студент терпит столько неудобств, что вовсе не остается у него сил для созерцания красот. И тут он думает, что как было бы хорошо, чтобы странствовала только душа, а тело лежало бы в это время дома и отдыхало. Да, и вообще захотелось студенту достигнуть конечной цели человеческой жизни, того, для чего же все таки существует человек.

И, подуманное им не замедлило сбыться. Оказался студент у себя дома. Только лежал он в гробу мертвым.

Тут появились две феи. Старшая, Печаль, сказала младшей, что не принесли калоши счастья людям. Они тотчас были сняты со студента и он ожил. А феи исчезли вместе со злосчастной обувью.

Мораль этой сказки в том, что исполнение абсолютно любых желаний, как бы они не были дороги для человека, не поспособствуют достижению им счастливой и безмятежной жизни. Лучше уж пусть все идет своим чередом. И, каждый занимает то место, где он нужен.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Андерсен. Все произведения

Калоши счастья. Картинка к рассказу

Сейчас читают

Краткое содержание Чарушин Страшный рассказ
Петя и Шура летом жили с родителями на даче. Это был маленький лесной домик. Однажды ближе к вечеру взрослые ушли. Мальчики остались вдвоём.
Краткое содержание Куприн Куст сирени
Молодой небогатый офицер Николай Евграфович Алмазов и его жена Вера – главные персонажи рассказа. Николай учится в Академии, а его жена помогает ему и поддерживает во всём.
Носов Николай
В ноябре 10 числа, а по старому календарю 23, в городке Ирпень, находящемуся неподалеку от Киева, родился и вырос мальчик по имени Коля. А фамилия у него была Носов.
Краткое содержание Пелевин Хрустальный мир
24 октября 1917 год. Двое юнкеров Юрий и Николай несут патрульную службу на лошадях. Юрий нюхает кокаин. Под воздействием наркотика он очень разговорчив. Его тема для разговора: упадок культуры России
Краткое содержание Робертс Шантарам
Главного героя зовут Линдси Форд. Он сбежал из острога в Австралии и приехал в Бомбей. В Бомбее он познакомился с Прабакером, которого нанимает в качестве гида. Он показал работодателю Бомбей и нашел дешевый дом

В музей попали… калоши | Новости

Столбы для Красноярска — то же, что Пушкин для России. Наше всё. Это не просто причудливые скалы. Столбы — явление уникальное, многоплановое, со своими традициями и законами. Рассказать в рамках одного материала хотя бы о части этого особого мира невозможно. Поэтому — штрихи к портрету.

Освящённые скалы

Первые сведения о Столбах появились в 30-е годы XVIII столетия. Но только во второй половине следующего века красноярцы стали ходить сюда не только ради охоты, а ещё и ради удовольствия полазать по скалам. Первое географическое описание датируется 1837 годом. Через восемь лет в Париже вышла книга П. А. Чихачева с подробным описанием Столбов, в 1847-м в Санкт-Петербурге свои сведения опубликовал географ Гофман. А почти через 20 лет скалы и прилегающую к ним местность освятил первый архиерей Енисейской епархии Никодим. Обряд он совершал на южной галерее Второго столба, в память об этом сохранилось название “Архиерейская площадка”.

Главная достопримечательность, безусловно, скалы (по-научному — сиенитовые останцы). Высота их достигает 60—90 метров, а возраст самых древних скальных образований — около 600 миллионов лет. Что касается флоры, то здесь специалисты насчитали около 760 растений и 260 видов мхов. Фауна представлена 290 видами позвоночных животных, от лесной полёвки до кабарги и косули.

Просто полез и спас

Где есть скалы, там непременно появятся скалолазы. В старые времена их очень просто было выделить из толпы: шаровары, жилетки, кушаки, фески и самый непременный атрибут — калоши. Самая удобная для лазания обувка. Опять же в столбисты при помощи калоши новичков посвящают: по давней традиции на вершине скалы бьют по пятой точке, а посвящаемый благодарить должен.

Не все знают, что пара обычных калош с красноярских Столбов хранится в Британском национальном музее альпинизма и скалолазания. История просто замечательная.

В 1973 году на побережье Северного Уэльса, где проходил международный сбор альпинистов, случилась трагедия со швейцарской связкой. Парень, шедший первым, сорвался, пролетел метров 50 и повис на верёвке мёртвым; на другом конце верёвки висела страховавшая его девушка, Рита Вернли.

Пока альпинисты решали-спорили, как спасти девушку (счёт шёл на секунды!), красноярский столбист Александр Губанов просто полез наверх один и без страховки, как на родных Столбах, добрался до Риты и спустил её вниз. Хорошо, что по старой привычке держал на поясе про запас несколько надёжных крючьев. Как потом оказалось, наш земляк просто не понял, на предмет чего коллеги сомневаются. Потому что… по-иностранному не понимал.

Местные власти справедливо сочли этот поступок спортивным подвигом, и с тех пор спортивная обувь Губанова, простые калоши, хранятся в Британском музее.

Как под лупой

Отдельная тема на Столбах — избы. Первая появилась в 1896 году. Было время, эти нехитрые домики уничтожали, жгли. Потом они возникали снова. Сейчас изб одиннадцать, и у каждой — свой профиль, своё лицо. Объединяет все компании любовь к Столбам и, наверное, к какой-то другой жизни, простой, настоящей, которой не хватает порой в городской суете. На равнине.

Для меня Столбы — это дом. Конечно, есть семья, дети, квартира, но Столбы — дом № 1. И этот мой дом стоит на трёх китах: природа, друзья, спорт, — говорит Олеся Волошко, перворазрядница по альпинизму, столбистка с более чем 30-летним стажем. — И везде ты должен быть честным. Заходишь в лес — оберегай, защищай его, лишний раз травинки не помни. Настоящие столбисты — это как зелёный патруль. Увидели, что кто-то фантик бросил, подходят, просят поднять, ведь это же наш дом. Не соглашаются? Ничего, сами до мусорки донесём… Друзья на Столбах — особый разряд. В городе тоже есть близкие приятели, но здесь в отношениях фальшь сразу чувствуется, всё, как под лупой — выпуклее, заметнее. И спорт на Столбах тоже особенный, честный. Есть такое выражение — “сванская страховка”, от Сванетии. Если перевести, это означает “лезь наверх, я тебя вижу”. То есть человек тебя подстрахует не верёвкой, а придержит соскользнувшую ногу, подаст руку, поможет удержаться, прижав к скале. Даже одним своим присутствием поддержит, взглядом. На Столбах — “сванская страховка”.

Написать слово “Свобода” на Втором столбе в знак протеста против произвола властей предложил художник Дмитрий Каратанов (есть такая версия). Надпись не раз пытались стереть. Одна из попыток закончилась курьёзом. Двух полицейских, отправленных “на дело”, кто-то из скалолазов завёл ходами под вершину, а сам исчез. И просидели два жандарма на столбе сутки, пока им не пришли на помощь.

Одним из интереснейших событий стал в 1933 году концерт известного красноярского тенора Петра Словцова на Первом столбе. Благодаря естественной уникальной акустике голос певца звучал просто великолепно. После того как были спеты любимые всеми романсы и оперные арии, Словцова опустили с горы на руках, бережно передавая его друг другу.